Места: Моря и океаны
Смыслы: Via - est vita
И вдруг... трубный рёв ревнивого хозяина гарема раздался откуда-то сверху. Тень гиганта дышала рыбной отрыжкой с дистанции кулачного боя. Наши весовые категории явно не совпадали... Сейчас это вспоминается с улыбкой, но тогда, пытаясь выжить, мне пришлось ментально превратиться в морского слона. И мои голосовые связки издали аналогичный звук.
" 25 декабря 1979 года мир оказался на грани большой войны (советский ограниченный контингент десантировался в Афганистане).
А в Индийском океане экипажу российского рыболовецкого траулера "Рица" запретили ловить рыбу. Так начинались санкции. Однако, русских рыбаков и французов-геологов объединила штормовая ловушка острова Кергелен…"
* * *
Находясь дома в Керчи после африканского рейса, я в городской маршрутке встретил Игоря Сида. Он бывший моряк, ихтиолог по образованию. Но мы с ним знакомы лишь по литературной стезе. Игорь обрадовался встрече и через пару дней позвонил из ресторанчика "На Дворянской":
- Василий, я рекомендовал тебя как барда и бывалого моряка двум журналистам из авто-радио города Париж.
Поблагодарив, я с радостью назначил встречу у себя дома.
Французы, хоть выпить и не дураки - народ интеллигентный. Наших уважают. Впервые мне довелось с ними столкнуться более четверти века тому назад – в январе 1980 года на суровом острове Кергелен в ревущих сороковых широтах южного полушария. Помнится, ещё во время перегона тральщика из Керчи в район промысла, произошло событие: ввод советских войск в Афганистан.
Траулер "Рица" водоизмещением 3 тыс. тонн и длиной более ста метров, на котором я числился рефмашинистом, стоял на якоре посреди скалистой бухты. Белый, вплоть до красного пояска ватерлинии, от которой до воды было почти три метра чёрного корпуса, поскольку трюм ещё пуст, он выглядел одиноко и солидно. Этакий джентльмен в рубашке. Когда мы выполним план по добыче местной морской фауны, судно станет значительно тяжелее и над поверхностью океана будет видна лишь верхняя его часть, окаймлённая внизу алой полосой.
Пока высокопоставленные международные бюрократы судили-рядили пущать или не пущать рыбаков провинившегося государства порыбачить в территориальных водах Франции, люди решили пообщаться. И к нам нагрянула группа французов, состоявшая из двадцати молодых небритых геологов. Они принесли с собой самоцветные камни: халцедоны и агаты. Цель визита проста - обменять эту красоту на наши рыбацкие робы.
Дело в том, что в этих местах погода всегда ветреная. Вокруг Индийский океан. Воздух влажный и прохладный. А французы - народ нежный и любят тёплую одежду, особенно сделанную как наша – из всего натурального.
Я пригласил к себе в каюту бородатого булонца Ирви (он так представился на плохом английском). Принёс ему испечённый приятелем-поваром хлеб и миску корабельного борща с жирным куском хорошо проваренной говядины. На второе – отбивную с гречкой.Остальных гостей наше командование угощало яичницей и чаем в салоне кают-компании.
Для бартера я предложил свои запасные ватние брюки.
Общение происходило без напрягов, обмен - дружелюбно. В итоге, у меня на дне армейской шапки переливалась всеми цветами радуги дюжина отполированных речной водой халцедонов, словно сказочная перепёлка отложила волшебные яйца.
Через неделю рейдовой скукотищи нам разрешили посетить островитян с ответным визитом. Я попал в последнюю группу, которой руководил 2-й штурман. Провожал нас Иван Иваныч – солидного вида пожиловатый старпом. Он сам вместо отсутствующего боцмана командовал спуском шлюпки, в которой мы уже сидели.
Ветер с берега. До цели около полумили. Ход самый полный, но кажется, будто стоим на месте.
Через полчаса ступив на бетонный причал, я заметил, что отбывающий вместо нас на рейд боцман, уже навеселе и без плаща.
Неторопливо осматриваюсь по сторонам. Ландшафт малообитаемого острова вулканического происхождения суров и чем-то напоминает лунный. Кое-где – ложбинки с низким кустарником и тёмно-зелёной травой – излюбленной пищей кроликов, завезённых когда-то. Они здесь расплодились и одичали. В обширной долине открытой бухты, едва прикрытой невысокими скалами от постоянно дующего западного ветра, дремлют бараки геологов, похожие на выброшенные штормом корабли.
...Наши разбрелись вдоль обрывистого берега. По пути попадаются целые семьи морских слонов. Они нежатся на открытом месте, в устье обмелевшей реки, которая впадает прямо в океан Фотографируемся на фоне кормящих самочек. Кто-то дразнит полуторатонного самца, кидая в рот рассвирепевшему животному прибрежную гальку. Слон автоматически заглатывает камешки и недовольный таким угощением угрожающе ревёт, приподнимая переднюю часть туши, но не нападает.
Укрытый от стихии невысоким береговым обрывом, я забрёл вдоль кромки воды далеко вперёд, не взирая на усиливающийся наверху ветер, совсем позабыв о штормовом предупреждении.
Только что найденный полупрозрачный самородок оникса золотистого цвета величиной с кулак меня несказанно обрадовал. Он валялся как обычный голыш, пока я его не макнул.Потеряв осторожность, я крутил свою находку и так и этак у самого края воды.
…Круглый куст наподобие чертополоха, обвешанный небольшими камнями вокруг корня, пролетел в метре над головой и, подпрыгнув как брошенная гигантом галька, скрылся в пучине. Ничего себе… Его, видимо, сорвало ураганом с одной из дальних скал. Будто кто-то сверху предупреждал меня об опасности. И мне стало не по себе.
Серое небо гудело как огромный колокол, у которого штормом вырвало язык. Океан, казалось, выкипал. Полоски змеящегося "пара" стелились поводе прочь от берега, словно позёмка в пургу. А там, где рябь становилась крупнее, превращаясь в волны, - стояла радуга, напоминая мост в мир иной. Такие свето-эффекты я видел на горных водопадах. Этот же водопад был горизонтальным.
В пяти метрах от берега из воды высунулась по-еврейски носатая морда слона-отшельника. Красавец-тюлень дико орал, выкатывая белки глаз, будто его душили или щекотали под водой.
Что интересно; ветер не уносил его неприкаянный крик в океан, а отражался от обрыва и звучал со всех сторон. Видимо, мы с ним оказались в вакуумной зоне, в предбаннике бури, образовавшемся под береговым обрывом. А вокруг него пингвины-адельки подныривали ему под бока, уворачиваясь от клыков и, как ни в чем ни бывало, увлечённо трапезничали какой-то мелочью. Очевидно, рыбка, спасаясь от преследований водоплавающих, искала себе защиты в тени одинокого монстра. Но морскому слону было явно не до пингвинов. Кому война, а кому – мать родна…
Спрятав находку во внутренний карман куртки-аляски, затягиваю все лямки, попутно оценивая обстановку.Чтобы добежать до ближайшего барака геологов и не укатиться в бушующую воду, надо преодолеть полкилометра вдоль берега под обрывом и метров сто открытого пространства, где посередине в дельте речушки валяется, вжавшись в речную гальку, стадо морских слонов.
По мере приближения к опасному месту, спасительный обрыв начинает сходить на нет и я пригибаюсь. От конца моего укрытия и до лежбища – метров пятьдесят. Я затаился для рывка, ожидая, когда выдохнется очередной шквал.
Почему-то вспомнилась "ноздря Ай-тона" из "Продавца воздуха" Александра Беляева. Аэродинамическая труба. Рывок!
В самом центре стада делаю неосторожный реверанс, пытаясь обойти трёхметровую самочку с ребёнком-слонёнком. И… меня сбивает с ног порывом ветра.
В дельте реки совсем нет воды. Её как будто выдуло, превратив в летящую воющую морось. Скользкая галька ничем не задержала бы моего гибельного скольжения в пасть океана... и… именно этой вальяжной даме я чем-то приглянулся: она решила меня спасти.
Повернувшись белым брюшком навстречу, самочка приподняла ласту и кокетливо выгнула хвост. Я буквально влип в неё, сразу оказавшись внутри ауры шершаво-скользкого животного, излучающего энергию материнства.
Между мной и слонихой зашевелился потерявший сиську стокилограммовый малыш.
И вдруг... трубный рёв ревнивого хозяина гарема раздался откуда-то сверху. Тень гиганта дышала рыбной отрыжкой с дистанции кулачного боя. Наши весовые категории явно не совпадали... Сейчас это вспоминается с улыбкой, но тогда, пытаясь выжить, мне пришлось ментально превратиться в морского слона. И мои голосовые связки издали аналогичный звук.
Ещё унтером на срочной службе в армии я научился перекрикивать роту военных строителей на вечерней поверке, или же когда водил растянувшийся на сто с лишним метров отряд в столовую.
Это меня и спасло. Махина на секунду оцепенела от наглости нежданного вторженца.
А я, воспользовавшись моментом, быстренько покатился прочь от копошащихся чудовищ, оставив самца в позе вопроса. Ни ужаса, ни восторга – только тупое желание стать тяжёлым, - влипнуть как слон в гальку пляжа, лишь бы не улететь вслед за кустиком в разъярённый океан.
Уже находясь вне стада, я продолжал катиться в сторону спасительного обрыва, головой к ветру, не рискуя подняться, пока не почувствовал очередного ослабления стихии. Последнюю двадцатиметровку бежал наудачу: авось успею? Хотя бегом это назвать было бы большим преувеличением.
Так продираются сквозь заросли, или идут в скафандре под водой.
И вот я почти в безопасности.
Вдоль обрывчика подбираюсь к торцу крайнего складского ангара, где наши моряки пережидают бурю. Над головой пролетает ещё парочка небольших камней. Наконец, уже вблизи строений, чувствуется относительное затишье.
- Эй, там есть кто живой? - : я изо всех сил колочу тяжёлым самоцветом в железную дверь убежища.
- А мы тебя уже чуть не похоронили. - Мой приятель шеф-повар Виталий Гирфанов помогает приоткрыть небольшую рифлёную (как и вся обшивка грузового ангара) дверь.
Ещё перед рейсом в Керчи мы c шеф-поваром подружились семьями и наши жёны теперь перезванивались, делясь иногда новостями, если от кого-то из нас приходили письма или радиограммы.
Когда глаза привыкли к полумраку, замечаю в помещении ещё несколько человек из нашей группы.
- Слушай, а куда остальные подевались? – с нарастающим ужасом я внимательно оглядываю присутствующих. Мне вдруг представилось, что пол группы сдуло в море.
- Мы тут больше часа уже торчим. Скоро и за нами подъэдут. Остальные уже в стольовой. - Отозвался западэнским акцентом второй штурман Семён - полноватый брюнет с переговорным устройством в руке.
Но сильные бури, как и сильные страсти, длятся недолго. Когда снаружи заурчал восьмиместный внедорожник, ветер почти убился. Сказать "совсем" было бы неточно, поскольку затишья здесь попросту не бывает. На то они и «ревущие сороковые»...
Столовая геологов - в двухстах метрах на запад, на возвышении.
Это кубическое сооружение двухэтажно, в отличие от приземистых жилых строений, каждое из которых рассчитано на десяток одноместных номеров. Их пологие двускатные стальные крыши местами пристёгнуты к земле тросами как палаточные тенты.
Зал второго этажа, где нам предложили ужин, напомнил типовую столовую богатого советского предприятия. Но меню, по сравнению с нашим корабельным, оказалось весьма убогим. Сто грамм отварного риса с мини-кусочком хека прикрывает одно жареное яйцо и французская булка,грамм на 30.
Облизнувшись, мы попытались на добавку взять хотя бы хлеба, чтобы, запивая компотом, набить желудки. Однако, не тут-то было.
- Донт брэд! Вайн плиз! -
Улыбаясь, худощавый повар доброжелательно отжестикулировал куда-то в зал.
И тут одного из наших, а именно - тралмейстера Гришу - коренастого бородача - озарило: - Парни, так вон же у них бочка. С пойлом!
И действительно: в центре зала, между двумя кустистыми банановыми пальмами, затаилась полукубовая дубовая бочара. Возле неё уже выстроились в очередь более сообразительные наши коллеги из-за дальнего столика. Мыдружно пристроились с пластиковыми стаканами, втихаря обильно поливая растения недопитым компотом. Затем в ход пошли чайники, которые услужливо предложил всё тот же неестественно худой для своей профессии повар.
Вино было порошковым и у французов особой популярностью не пользовалось. Но для нашего брата этот слабоалкогольный напиток оказался просто подарком судьбы. В те времена почти в каждой каюте на каждом советском судне таились булькающие закваски.
Стоило приподнять, скажем, крышку дивана, и к вам уже тянулись раздутые резиновые перчатки, одетые на трехлитровые бутыли, словно руки мужского населения, протестующие против трезвого образа жизни.
Помполит (первый помощник капитана по политической части) вынюхивал такие заготовки. К счастью, «помпы» с нами не было, а штурман Сеня, отвечающий за наш «облико морале» особо не протестовал.
После ужина нас расселили на ночь в номерах местной гостиницы. (Это те самые бараки-корабли). Но первое впечатление бывает обманчиво. Внутри оказалось весьма уютно.
На общей кухне-коридоре с подвесных полок блестят перламутром цветные фарфоровые чашки. В углу мойка. По центру – двухкомфорочная газ-плита. Над холодильником - едва початая огромная банка гранулированного кофе. Правда, сам холодильник – пуст. Внутри моего одноместного номера все стены увешаны русско-французскими шпаргалками диалоговых фраз. Оказывается, здесь недавно жили русские геологи.
Сегодня суббота. Завтра у поселенцев официальный выходной. Нас приглашают на тусовку в бар.
К барной стойке, что на первом этаже под столовой, прикручен большущий ящик телевизора со встроенным цветным видеопроигрывателем.
В Союзе аналогичная видеотехника начнет серийно выпускаться лет этак через десять. Причем качество будет значительно хуже.
На стенах – оленьи рога, чучела, шкуры.
Сначала мы около часа смотрим концерт популярного французского барда, который, обливаясь потом, что-то громко и экспрессивно поёт с экрана, жестоко дёргая акустику за струны.
Французы пьют пиво.
Поскольку валюты у нас нет, зарабатывать на пиво мне приходится не отходя от телевизора.
Сразу после видеоконцерта я взгромождаюсь на прочный деревянный верх «Панасоника» и исполняю вживую комплекс хатха-йоги.
Мой друг Виталик не выдерживает, и, когда я встаю на голову в королеву поз, подбегает подстраховать.
Расставив руки, он ждёт, пока я завяжу себе ноги в лотос, и говорит: - Оп!
Французы аплодируют, и в наш адрес от бармена поступает ящик баночного пива.
Затем нашлась и шестиструнка.
Под сочный аккомпанемент испанской гитары тралмейстер Гриша поёт Высоцкого, хрипя один-в-один с оригиналом.
Пиво – рекой.
О тралмейстере Грише надо рассказать отдельно.
Этот безбашенный профессионал-рыбак был по сути прирождённым каскадёром. То, что он однажды вытворял, исправляя ошибку штурманов, я не мог не зарифмовать, поскольку в прозе это выглядело бы слишком вяло.
МАТЕРИАЛ ДЛЯ КИНОСЮЖЕТА
Спасите сети и улов!
Радист, дай «SOS»!
Но на попятный
(Нептун, прими дары обратно)
сползает тыща центнеров
по сухожильям-тапенантам*. (*продольные верёвки в трале)
Я видел этот боевик:
нам трал и план спасал тралмейстер.
И пена у винта в крови.
Вам интересно?
Кровь была рыбья. Рыба в трале.
А трал – последним. Трали-вали.
Тралмейстер, ну, а может – хрен с ним?
Сегодня океан ухабист.
У айсберга суровый абрис.
И ночь кромешна.
...Прожектора – юпитерами.
Ревут моторы.
А вы не плавали на трале
облившись потом каскадёра?
В конторе, явно, не похвалят...
Лишь зрители разинут рты.
Удача оправдает риск.
Трал, возместивший все труды,–
над палубой, как обелиск.
Тут брать бы выше:
тут, брат, бы – оду.
Тралмейстер Гриша,
ведь это – подвиг.
А рядом шутят усачи:
– Вновь Гришке насморк лечить!
Этот киносюжет получился из-за помполитовской жадности. План ему, видишь ли, в контору подавай. По ушам штурманов совсем заездил своей болтологикой. Что с непрофессионала возьмёшь... Ведь нельзя по сто с лишним тонн за один раз в трал грести. Просто не вытащить потом такую кишку на палубу. Стальные ваера мощнейших лебёдок лопаются, калеча, а то и убивая работяг-матросов. А на этот раз поперёк порвалась сама сеть. И весь улов пополз по (слава Богу!) не оборвавшимся продольным канатам-тапенантам за борт.
В результате, ночью Гришу вынули из тёплой постели, привязали (по его требованию) к поперечной балке над кормовым слипом*(такая гладкая «горка» для скольжения снасти)* и спустили прямо на переполненный рыбой трал.
Рискуя на штормовой волне свалиться под вращающийся винт, он резал шевелящуюся на воде кишку трала, чтобы освободить сеть от неподъёмного улова.
Всё это завтра заштопается.
Оставшиеся полсотни тонн удалось вытащить на борт, хотя рыба уже не годилась для заморозки: «фаршмак» мятый-перемятый – разве что в мукомолку.Но трал был последний, а снабженческая база ещё не вышла из российского порта. И, если бы не Гриша…
Вот и сейчас тралмейстер нас выручил. А-ля Высоцкий получился что надо. И пива французы не жалели. И память об этом вечере никаким похмельем не выветрить. В-общем, хорошо мы тогда погудели. Даже стишки получились:
Ощущение весьма острое –
Бар с французами. Ночь на острове.
У наследников наполеоновцев –
Мы – потомки солдат Кутузова.
Ночь на острове. Женщин нет.
На всем острове. Эх, на острове! –
Как тралмейстер хрипит Высоцкого
По заявкам: "Рус шансонье!"!
Что-то общее в нашей общине:
Рыбаки – мы, они – геологи:
Шатуны! Где там наши родины?...
И ещё: поголовно молоды.
Возраст, что ни на есть - призывный.
Не встречались почти два века.
Глушим пиво с булонцем Ирви,
Представляя друг в друге предков:
Он - гусара, а я - гвардейца.
Но поссорить нас не надейтесь:
Здесь - гитара, там - шторм в ударе.
Будет мир, пока есть самодеятельность.
Как сближает людей искусство!
Даже - тяга к нему бездарная.
Как мечи, обнажая чувства –
Оно разоружит армии!
А пока – «жимнастик-буффонада».
Это я на столе вверх ногами.
В три узла... Гвоздь вечерней программы;
Комплекс йоги за нашу команду.
А быть может – за всю нашу нацию?
Вон из кожи – но их переплясывали.
Мы французам славян показывали...
Мол – за нашими вам не угнаться!
Но в ребячестве необузданном
Было что-то ещё незаметное...
...Шторм утих. И на рейд с рассветом
возвращались солдаты Кутузова.
Кстати, там ещё одна накладка случилась. Оказывается, наше судно в тот день едва не вылетело на скалы. Пьяный боцман на шлюпке не смог уложиться в маневр и теплоходу только чудом удалось избежать катастрофы. Один из якорей «Рицы» так и остался лежать на дне кергеленской бухты. Тральщик был вынужден выйти штормовать в открытый океан, а мы – пить пиво с французами. Во те времена такое массовое общение с иностранцами не приветствовалось.Это было в январе 1980 года.
Но вспомнилось почти тридцать лет спустя, когда я ожидал своих гостей-журналистов. Мне очень захотелось, чтобы кто-то из тех ребят-геологов услышал мои песенки по радио. Тексты их были написаны ещё в те времена, когда я не знал ни одного аккорда, а умел лишь выгибаться в йоге на телевизоре, дополняя концерт знаменитого барда.
Кстати, мой приятель Ирви, отведав тогда втихаря нашей корабельной кухни у меня в каюте, изловчился попасть на борт «Рицы» в качестве международного наблюдателя. Он бегал с видеокамерой и снимал моменты подъёма трала. Правда, тот ночной эпизод, где отличился Гриша – он проспал после плотного ужина с волшебным русским борщом.
Иногда он приглашал меня к себе в более комфортабельную каюту где мы, попивая коньячок, показывали друг другу свои семейные фотоальбомы и играли в шашки.
Замыкается круг. Мэри просит сказать что-нибудь по-французски.
- Мэрси боку! Бонжур, Ирви!
А я ещё и песенки сочиняю.
(«Океан»-авторская песня).
2009-2018 г.г. (Керчь)
Поделитесь им также в социальных сетях!