Места: Сибирь и Дальний Восток
Смыслы: Природа и люди
Летом 2006 года мы, в составе автора этого очерка, моей сестры (Валентины) и моей однокурсницы и лучшего друга (Татьяны) совершили путешествие по Северному Байкалу от Нижнеангарска до Давши. Всего мы прошли на байдарке около 250 км. Наш путь пролегал через дикие земли, с романтическим названием «Подлеморье», включая владения Северо-Байкальского лесхоза, Верхнеангарского и Фролихинского заказников, Баргузинского заповедника.
За рискованность нашего предприятия окружающие прозвали нас «тремя мудрецами в одном тазу, поплывших по морю в грозу».
Окончание. Начало публикации.
28 июля, день 8 й
Утром туман «прижал» волны, но плыть приходится вдоль берега, т.к. мы боимся заблудиться при видимости в 3 метра. В 11:35 достигаем реки Ширильды. Ее широкое устье годно для стоянки маломерных судов. Затем минуем несколько домиков и лодку с рыбаками, занятыми сетями. По берегу за байдаркой молча трусит собака. Она не лает, но и не приветлива. Собаки в этих местах не похожи на квартирных городских псов и добродушных веселых лаек, к которым я привыкла за годы детства в Баргузинском заповеднике. Напряженная неподвижная поза, молчание и вызывающий взгляд в глаза – вот как встречают они незнакомцев. Пожалуй, чемто они напоминают бездомные московские стаи, – псов, которые родились и выросли, никогда не зная хозяина. Эти псины не боятся людей, но и «не ручные». На невидимой нам границе своей территории собака садится и еще долго смотрит нам в след, пока ее силуэт не растворяется в тумане.
Резиновая лодка с навесным мотором «сослепу» чуть не въехала в нашу байдарку. В последний момент, резко отвернув, «резинка» исчезает в тумане.
В обед начинается традиционный мордовинт, и мы пристаем на мысе Дубининский. На галечном пляже – останки съеденного северного оленя. Его обглоданные череп и хребет уже вряд ли представляют гастрономическую ценность для медведя, но все равно такое соседство не очень приятно.
Обогнув бесконечный, как карусель, мыс Оргокон, входим в бухту Томпуда. Объективно место здесь можно было бы назвать красивым, если бы не его мрачность. Вы сокие оползневые склоны, местами безлесые, неуютно спускаются к узким галечным пляжам. У берега из воды торчат валуны и топляк. По небу таскает клочья тумана, с которыми смешивается дым от лесного пожара. Кратер последнего виднеется на горизонте, гдето в верховьях Томпуды. Такой ландшафт напоминает мне «пьяную деревню» Байкальское на западном берегу. Из глубины памяти всплывают отголоски тоски от беспросветности места, где все серое и покосившееся – небо, холмы, дома, деградирующие в вечном алкогольном угаре люди.
Унылое ощущение усиливается, когда мы подходим к метеостанции «Томпа». Покосившиеся дома, выкрашенные в отвратительную коричневую дешевую краску для пола. На переднем плане – полусгнившие «допотопные» автомобили, мотоциклы и прочий металлолом, а вокруг обгорелые строения с зияющими глазницами пустых окон. По берегу бегает свора собак все той же не приветливой категории, и мы не решаемся причаливать рядом с ними. Собирается несколько грязных детей, мужеобразных женщин и нетвердо стоящих на ногах мужчин. На лицах никакой мимики, глаза пустые. Пытаемся выяснить, есть ли у них связь с давшинской метеостанцией, можно ли увидеть Петю Черных (школьный знакомый из села Байкальского, потомок вымирающих эвенков) и где можно поставить палатку. Но такое ощущение, что эти люди с трудом понимают вежливую человеческую речь. Решаем плыть в устье реки Томпуды, где виднеются совершенно иные, симпатичные коттеджи рыбоохраны. Само устье Томпуды оказывается сильно заболочено, кругом мели. На суше нет живого места – повсюду, как противотанковая оборона, тянут к небу корявые пальцы выворотни. До подпора реки Иркутской ГЭС это был живой лес, который сгнил на корню и упал. Теперь местный пляж похож на кладбище динозавров или слонов.
Единственное приятное глазу явление в этом Богом покинутом месте – два теряющихся в тумане рыжих силуэта на удивление ухоженных лошадей, которые замерли, уткнувшись друг в друга головами.
Домики рыбоохраны расположены на острове, окруженном, как средневековый замок, рвами с водой, в роли которых вы ступают рукава реки. Две крупные лайки дают понять, что нам здесь не рады. На наши «ауканья» никто не появляется. Непонятно, то ли хозяева в лесу, то ли спрятались? Мы убираемся несолоно хлебавши. Голодные, холодные и уставшие, долго ищем место, где бы причалить к берегу. Острые сучья выворотней, торчащие из воды, – не только противотанковая, но и отличная противобайдарочная оборона. Не можем прийти к согласию, где же всетаки ночевать. Мне больше нравится открытое место на галечной косе, Валя настаивает на узком пляже, с близко подходящим лесом – «где можно, если что, спрятаться». У меня упрямая натура, но мир в нашем маленьком коллективе для меня важнее, поэтому я уступаю.
Во время ежевечернего упражнения с постановкой палатки начинается ледяной дождь. Ночь наполняется жутким скрипом, треском и завываниями. Может, это усилившийся ветер скрипит деревьями, а может..? Я достаю из рюкзака новогодние хлопушки. Мы их взяли, чтобы пугать непрошенных косматых гостей из леса. Была возможность взять ракетницы, но, обсудив, мы отказались от этой затеи. «Даже палка раз в год стреляет», а из ракетницы можно и убить. Тем более, велик риск поджечь тайгу. Поэтому мы решили, что лучше будем «договариваться» как с людьми, так и со зверьми.
После ужина недоваренным рисом с тушенкой Валя первой залазит в палатку. У нее железные нервы. Если она не видит прямой опасности, остается невозмутимой. Из палатки Валя заявляет: «Девчонки, хватит бояться на улице. Идите бояться в палатку». Мы с Таней не заливаем, как обычно, костер, а оставляем «придушенные» угли – дикие звери боятся огня и дыма. Ложимся головой ко входу, чтобы наблюдать за тлеющими углями. Пляж слишком узкий, и ветер несет огненные искры в лес. Не хватало еще поджечь тайгу! Мне не удается уснуть, т.к. беспокойство мое нарастает пропорционально возрастающему шуму прибоя. Я опасаюсь, что может смыть байдарку. Нервы мои не выдерживают, когда я слышу сильный треск и вой позади палатки, и мы с Таней с ревом вылетаем из укрытия. Я начинаю палить из хлопушек, а Татьяна долбит в железные миски. Со скоростью света опять разводим пионерский огонь и решаем, что уж лучше не спать до утра. Немного успокоившись, смущенно смотрим в сторону чудом не снесенной палатки. Уж не затоптали ли мы в суматохе задремавшую Валю? По крайней мере, меня бы точно кондратий хватил от такого дикого грохота, который мы устроили.
С противоположного берега бухты светятся огоньки метеостанции. Оттуда наверняка слышно и видно наш фейерверк. До рассвета еще 4 часа, но никто не спешит выяснить, что случилось. Думаю, этим людям все равно, что станется с нами, тайгой, да хоть со всем миром.
29 июля, день 9 й
С первыми лучами солнца будим безропотную Валю и собираем манатки. Весь берег усеян конфетти и серпантином из новогодних хлопушек.
Слышим мотор приближающейся лодки. В лодке двое: мужеподобная женщина, с которой мы вчера разговаривали, и мужчина. В последнем я не сразу признала Петю Черных. Догадалась только по глазам, которые еще сохранили молодой и задорный отблеск, выделяясь на усталом, изборожденном глубокими морщинами лице. А ведь он старше меня всего на 4 года!
Мы извинились за вчерашний шум и спросили, нет ли у них тут медведей. Но парочка сказала, что они ничего не слышали и не видели, и медведей тут никаких нет. Беседа не клеится. Лицо Пети лишь на миг светлеет при упоминании о прекрасных лошадях, которых мы вчера наблюдали. Он их хозяин.
Во время гребли я буквально засыпаю на ходу. Мне даже снятся сны, как будто мыс Гулакан, видимый на горизонте, волшебным образом сам мгновенно оказывается прямо перед носом байдарки.
На обед к берегу сегодня решаем не приставать. Перекусываем на борту сгущенным молоком, запивая его байкальской водой.
К полудню достигаем устья реки Шегнанда. В этом месте обосновалась эвенкийская община «Возрождение», сотрудничающая с заповедником. Двухэтажные дома, как и на Томпе, выкрашены коричневой половой краской. И абсолютно так же по берегу валяются всякий металлолом и серобелесые выворотни. Но примерно в трех километрах от устья реки проходит граница биосферного полигона Баргузинского заповедника, и мы чувствуем себя увереннее. Мы знаем, что теперь, если что, нас может подобрать «Сватош» – катер заповедника, названный так в честь З.Ф. Сватоша. Только благодаря энтузиазму последнего, в тяжелые революционные и военные годы удалось сохранить инвентарь и центральную часть заповедника от браконьеров.
Валерий Степанович Рогов, руководитель общины, любезно выделил нам комнату. Правда, пришлось потеснить семью ихтиологов, которые не скрывали своего недовольства тем, что теперь у них вместо трех комнат – две. Они специалировались на изучении рыбьих глистов, и поначалу я заинтересовалась. Мне хотелось расспросить их, насколько байкальская рыба «чистая», изменилось ли чтонибудь за прошедшие годы и почему, и какой прогноз на будущее. Но потом мой энтузиазм прошел. Ихтиологи считали себя настоящими учеными, а всех остальных – бездельниками. Каждое утро у них начиналось с криков: «Ура, глист родился! Ура, в этой рыбине глисты!». Полное равнодушие к «здоровью» рыбы и байкальской экосистемы в целом! Только бы было больше глистов – материала для их исследований.
Пока ихтиологи освобождали комнату, Валерий Степанович угостил нас чаем. Обычно я скромнее, но тут я была такая голодная, что одна съела два рожня и еще прихватила про запас 4 копченых омуля.
Затем мы сладко отоспались в теплом сухом помещении, а вечером нас ждала натопленная баня, из которой я ныряла в Байкал.
29 июля, день 9 й
Впереди было еще около 70 км, т.е. 4 дня пути. Мы решили денек отдохнуть на Шегнанде, тем более Валя простудилась.
На территории биосферного полигона заповедника сохраняется режим, позволяющий проводить экспериментальные работы и исследования, основанные на многолетних наблюдениях за состоянием биосферы.
Члены общины Роговых пытались организовать здесь туризм. Даже содержали одно время северных оленей в количестве несколько десятков голов. Но оленей якобы загрызли волки, равно как и всех гусей и коровенку. Но мне кажется, что всех этих животных они сами и «загрызли», потому что волки в этих местах весьма немногочисленные – слишком глубокий снег и мало копытных. На границе заповедника много лет держалась всего одна семья этих серых хищников.
Валерий Степанович Рогов отлично знает весь северный Байкал. В беседе выясняется, что медведи в Томпе всетаки есть и что некоторое время назад один из них задавил до полусмерти фотографа.
Рогов посетовал, что туристы не очень-то к ним едут. По его мнению, это из-за отсутствия развлечений. Про себя я добавила, что и из-за отсутствия условий. Весь день приходится слушать скрежещущее радио, которое хозяева вывесили прямо на улице. Вокруг усадьбы множество всякого хлама. Несмотря на избыток естественно поваленных деревьев, за забором полно пеньков. Как будто кто-то испытывал жгучую неприязнь к лесу и старался отодвинуть его границы как можно дальше. Почему наш современник словно боится природных звуков и естественной красоты окружающего ландшафта? Видимо, человек формирует окружающую среду в зависимости от того, к чему он привык в детстве. Красота вынуждает думать и чувствовать. Но люди здесь не хотят ничего особенного. Они требуют вещей, легких для понимания и похожих на то, что они уже знают. Они так боятся, что «завтра» не будет еще одним «вчера»! Поэтому замазывают природную красоту, как Золушку, коричневой половой краской, что бы ощущать себя «как дома».
30 июля, день 10 й
Живописный участок берега губы Туркукит между устьем р. Шегнанда и мысом Погонье проходим напрямик. Где-то здесь засечки И.Д. Черского (1878 г.) и В.В. Ламакина.
Между мысами Погонье (Толстый) и Шираки высокие озерные террасы, живописные скалы, лежбища нерпы.
Два названных выше места ученые предлагают объявить ландшафтными памятниками природы.
Перекусываем копченой рыбой, которой нас любезно снабдили на Шегнанде, прямо на борту байдарки. Теперь мы решаем не высаживаться на берег для обеда до конца похода. Лучше делать длинные переходы пока тихо, а потом больше отдыхать на стоянках.
На реке Иринда оставляем Валю караулить байдарку, а сами углубляемся в лес в поисках зимовья. Но через пять минут теряем тропу, залазим в болото и бурелом. Обнаруживаем свежий медвежий помет и подранную зверем сосну с еще не обсохшей древесиной. Возвращаемся к байдарке несолоно хлебавши и решаем, что лучше плыть дальше. Тем более, мы вообще не уверены, что находимся именно на Иринде и что здесь есть зимовье. Эта территория биосферного полигона Баргузинского заповедника безлюдна, и спросить: «где мы?» – не у кого. Еще в 1932 году XX века З.Ф. Сватош писал: «...Местность заповедника – мрачная, дикая тайга, передвижение по которой возможно зимой только на лыжах и летом пешком. От долины реки Баргузин заповедник отделен горной цепью. Из Баргузинской долины известно 12 перевалов. Некоторые из них отвесные, так что подъем и спуск производится при помощи веревок». Именно в таком суровом крае с романтическим названием – Подлеморье, в 1916 г. был выделен Баргузинский заповедник. Первоначально его целью было сохранить остаток высокоценных витимских темных соболей, стоимость которых в дореволюционное время доходила до 2000 руб. за шкурку. С тех далеких времен практически ничего не изменилось, за исключением транспортных средств. Добраться до заповедника можно либо на катере (10 часов пути), либо на вертолете (1,5 часа). Рейсового сообщения не существует. Дорог и электричества по-прежнему нет. И если во времена З.Ф. Сватоша на перевалах гибли браконьеры, то теперь гибнут слишком самонадеянные туристы. Поэтому, а также в целях соблюдения заповедного режима, туристам следует обязательно обращаться в администрацию заповедника.
Учитывая вышесказанное, не удивительно, что нам не по себе, т.к. до ближайшего зимовья, по нашим подсчетам, еще не менее 20 км, а мы уже и так отмахали 16. Исходя из опыта, предельное расстояние, которое мы можем преодолеть за световой день на байдарке не надорвавшись, – это 30 км. Но нам не хочется ночевать под открытым небом, с шастающими медведями. За свою практику нам доводилось сталкиваться с хозяином тайги, и не всегда он уступает дорогу.
На мысу Урбикан, к своему удивлению, обнаруживаем совсем маленькую избушку. Меня раздражают распахнутые настежь двери. В заповеднике принято закрывать двери и ставни в зимовьях, т.к. медведи любят залазить внутрь в поисках чего-нибудь вкусненького. Если дверь открыта – не исключено, что косолапый может быть внутри. Громко шумим издали, но вроде все чисто. Подпрыгиваю и ругаюсь от неожиданности, когда у меня из под ног с недовольным кудахтаньем взлетают рябчики.
Никак не можем решить, остаться нам здесь или плыть дальше. Таня выражает сомнение, что у нее хватит сил грести еще больше часа. Но всетаки мы упрямо продолжаем путь.
К нашей радости, за мысом обнаруживается еще один домик. На нем табличка: «Собственность колхоза «Победа» – это наследство дозаповедного периода, когда здесь занимались промыслом рыбаки. Дом просторный, но внутри грязно и все тот же прогорклый запах. Рядом крохотная баня. Все двери, как всегда, нараспашку.
Я готовлю рожни из рыбы (гостинца Рогова), а девушки наводят порядок в доме. Мусор и тухлятина – вот благодарность этому пристанищу неизвестных горе странников. Такое поведение в зимовьях Баргузинского заповедника считается очень плохим тоном, а у старожилов слывет грехом, за который непременно последует наказание. Каждый, кто последним покидает зимовье, обязан оставить порядок, запас сухих дров и сжечь все остатки еды, чтобы не прикармливать медведей.
Снова находим несколько съедобных зубчиков чеснока и луковицу! Смеемся, что это прибавка к жалованью за уборку.
Я замечаю какое-то судно вдали и начинаю свистеть, чтобы привлечь внимание. Я думаю, что это патрульная лодка заповедника, но оказывается, это туристы из Подмосковья – мужчина и женщина (как всегда, мужеподобная). Их катамаран кажется нам очень не приспособленным к Байкалу. Сидят они верхом на балонах с согнутыми в коленях ногами. Передвигаются при помощи двух коротких весел. В волну, думаю, их здорово захлестывает, да и катамаран, наверное, становится неповоротливым и парусит. Сами они признались, что из-за неудобной позы часто приходится выходить на берег разминать ноги. Вообще, на чем только не плавают по Байкалу! Однажды из Северобайкальска приплыл чудик на круглом спасательном плоту, загребая ракетками от пингпонга. Такие часто погибают.
Предлагаем парочке свободные нары в зимовье, но они, покосившись на тухлятину, которую тазиками выносит Таня, предпочитают уединиться в палатке.
1 августа, день 12 й
Утром (встаем мы теперь рано, Байкал умеет приучать к дисциплине) держим курс на Кабанью. К обеду без приключений достигаем уютного домика, где дежурит инспектор заповедника – Саша. Здесь чисто, красиво и никакого тухлого запаха.
Удается поймать ленка и хариуса на спиннинг. Варим уху с Сашиным рисом и «заработанной» вчера луковицей. Продукты у нас на исходе.
Таня и Валя опять временно становятся врачами. Саша уронил кипящий чайник на ноги. Какой-то человек, с проходящего мимо парохода посоветовал ему вскрыть волдыри и теперь обе его ноги до колена представляют собой кровоточащее месиво. Девушки обрабатывают его раны противоожоговым кремом и перебинтовывают, чтобы не попала инфекция. Ругаем его, что он не взял больничный. Он оправдывается тем, что все на лесных пожарах и границу заповедника охранять некому.
Вечером пес на цепи начинает лаять и метаться. Саша говорит, что явился медведь, и беспокоится, как бы он не порвал нашу байдарку. Мы все вываливаем на крыльцо и вглядываемся в сумерки. Но медведь обнаруживает себя, только когда спускаем с цепи собаку. Оказывается, он наблюдал за нами, слившись с корягой, совсем не в той стороне, куда мы пялились, вытягивая шеи. И вот ведь мастер маскировки! Корягу подобрал точно в тон своей шкуры. Даже лайка не сразу «вычислила» зверя. Пес прыгнул в одну сторону, потом в другую, повел носом по ветру. Тут нервы у мишки не выдержали, и он метнулся в кусты, а мы с визгом и хохотом – в дверь зимовья. Через пять минут косолапый появился во весь рост около лодки, обнюхивая ее со всех сторон. Белая лайка на его фоне выглядела сущим карликом и явно мало его беспокоила. Время от времени он даже принимался весело носиться вокруг деревьев с собакой, забегая то с одной, то с другой стороны, как дети играют в салочки.
Только после того, как Саша пальнул из ружья в воздух, Миша ретировался. Я от выстрела оглохла, и мы поняли, что, конечно, наши новогодние хлопушки – пугалки для детей.
Саша поделился с нами, что использовал ружье первый раз за все время своего пребывания здесь. К сожалению, перед отъездом я узнала, что он его снова использовал. Саша не выдержал давления таежного одиночества. Ночью он попрощался со всеми по рации и заявил, что его хотят сжечь в зимовье. С катера слышали стрельбу. Милиция выяснила, что Саша гонялся за призраками…
2 августа, день 13 й
С утра зарядил ледяной дождь, и мы раздумываем плыть или переждать его. В это время приехали на моторной лодке два работника рыбнадзора. Здоровенные, румяные мужики, похожие на молодцов из мультика «Двое из ларца, одинаковы с лица». Их послали на разведку вперед катера с министром сельского хозяйства на борту. Мы смеемся – берег, что ли, вениками мести?
Молодцеватые инспектора обещают «истопить баньку». Это укрепляет нас в решимости отъезда, – не потому, что мы мыться не любим, а потому, что не хотим давать лишнего повода.
На реке Езовке некоторое время обсуждаем, остановиться ли в местном зимовье или идти до Северного кордона заповедника. На берегу здесь есть гидрокарбонатно-сульфатно-натриевый источник с примесью радона и температурой 23 градуса. Растворенный в воде газ радон оказывает болеутоляющее и успокаивающее нервную систему действие, улучшает сон и аппетит, усиливает восстановительные процессы, нормализует артериальное давление, оказывает мягкое противовоспалительное действие. Ученые предлагают присвоить источнику статус водного памятника природы.
Река Езовка любимый маршрут заместителя директора заповедника А.А. Ананина. Он всегда зазывает всех в экспедиции на эту речку. Но мало кто проявляет энтузиазм, потому что место здесь болотистое и всегда много комаров.
Северный кордон встречает нас неприветливыми темными глазницами уже нежилых домов. Несколько лет назад здесь постоянно проживала пожилая чета. У Ирины Дмитриевны – жены хозяина – всегда были вкусные пирожки и много других яств. Рассказывали даже, что она умела готовить мухоморы. Тогда это место было даже как-то светлее.
Я не ко времени вспоминаю рассказ внука упомянутых выше супругов, которого в одиночестве застала здесь ночь. Он нашел дом деда весь залитый кровью медведя, который порезался об оконное стекло, влезая на веранду.
Долго пытаемся растопить печь. Дым валит в помещение. Но упорная Валя все-таки выбивает из печной трубы консервную банку, и теперь можно согреться, напиться чаю и обсушиться. За Валины таланты разводить огонь при любых условиях Таня прозывает ее пироманом.
3 августа, день 14 й
Весь день плывем в кромешном тумане, «облизывая» берег, т.к. боимся заблудиться.
Занавешенные молочно-белыми клубами, знакомые берега кажутся какими-то нереальными. Как будто мы попали на другую планету. Одновременно приходится следить, чтобы не напороться на подводные камни. Красиво, но очень холодно. Валя уже вовсю кашляет. Мечтаем, как будем греться в ванне с сорокоградусной водой давшинского источника. Который, кстати, с 1984 года еще и водный памятник природы. Вода в нем сульфатная натриевая. В ее составе фтор, кремниевая кислота, pH более 8,4.
Такие воды улучшают рост и постройку костной ткани зубов, костей, ногтей, помогают быстрее заживлять раны, полезны при болезнях желудка.
В сумерках входим в бухту Давша. В переводе с эвенкийского «давша» – это открытое место, поле, луг. Но в данный момент поселок, как и весь мир, тонет в молочносером море. Люди селились в этой местности еще с неолита. Стоянка бронзового века обнаружена на прибрежном валу. Археологи нашли здесь фрагменты керамики, каменные наконечники стрел и скребки.
На грани терминатора закладываем последний вираж и входим в узкое устье речки Давшинка. Нос байдарки мягко упирается в берег. Мы дома.
Поделитесь им также в социальных сетях!