Смыслы: Путеводитель по внутреннему миру
Он был чужим и одиноким в наркотической и оккультной атмосфере «серебряного века» предреволюционного Петербурга: «Да, я знаю, я вам не пара, / Я пришел из другой страны. / И мне нравится не гитара, / а дикарский напев зурны!». Он не находил себе читателей в «залах и салонах» города, и его первые стихи – романтические мечтания о дальних берегах и подвигах, которые он совершал в воображении. О такой тоске и потребности в действительных, а не вымышленных героях писал Антон Павлович Чехов в некрологе на смерть Николая Михайловича Пржевальского: «Такие люди… во все времена… имели… громадное воспитательное значение.., и недаром по тем путям, где проходили они, народы составляют о них легенды; ... [крестьянин] абхазец говорит... сказки об Андрее Первозванном [1], но это не простой вздор. Это слабые симптомы той доброкачественной заразы, какая неминуемо распространяется по земле от подвига.
Николай Гумилев – одно из редких мужественных лиц в галерее поэтов «серебряного века». Воин, который добровольцем отважно сражался в Первой Мировой Войне и был награжден за личную храбрость Георгиевским крестом. Он не встал под знамена ни красных, ни белых, не скрывая при этом своих монархических убеждений и неприятия как Февраля, так и Октября. Все это привело к трагической развязке его земного странствования. Нет сомнений, что он был христианином и верил в воздаяние после смерти. В этом убеждают строки одного из лучших его стихотворений:
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: «Вставай!»
В наше больное время, когда [нашими] обществами обуяли лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце… Их личности – это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели»[2].
Вот о таких читателях и мечтал Николай Гумилев в душных декадентских гостиных, пропитанных эзотерической болтовней и самолюбованием. В этом стихотворении, конечно же, есть ноты ницшеанства – но кто избегнет духа времени! Так он не без восхищения упоминает убийцу императорского посла[3]. Есть и любование экзотикой, – но кто упрекнет мальчишку, читавшего запоем приключенческие романы, в том, что он мечтал «убивать слонов» и «умирать от жажды в пустыне» и «покорять дикие племена»?! Не вполне уместными выглядят здесь и пропагандистские лозунги, изобличающие коллег по «поэтическому цеху», склонных «к неврастении и многозначительным намекам на содержимое выеденного яйца». Впрочем, эта полемическая страстность вполне извинительна и понятна: трудно живому человеку оставаться хладнокровным, находясь в окружении кукол и «живых мертвецов».
Тем не менее, стихотворение это – христианское по духу и написано верующим человеком, потому что славит Жизнь и заканчивается обращением к Богу!
А.С.
Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевною теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: «Я не люблю вас»,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелет взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда
[1] Апостол, проповедовавший в первые века после Р. Х. на Кавказе
[2] А.П. Чехов. Н.М.Пржевальский., – Полное собрание сочинений, М., «Наука», 1979 г., т.16, с.236- 237.
[3] По мнению некоторых исследователей, речь идет о Я. Блюмкине, застрелившем в 1918 г. германского посла Мирбаха.
Однако Мирбах был застрелен в посольстве, а «не среди толпы народа», поэтому неясно кого поэт имеет ввиду; возможно, это вымысел, позволительный в художественном произведении.
Поделитесь им также в социальных сетях!