Места: Восток
Смыслы: Путеводитель по внутреннему миру
«…и Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».
Цель поэта никак не самовыражение, как привык считать современный человек. И тем более не постмодернистская игра. Поэт тот, кто словом побуждает к действию. Именно так понимали назначение поэта в «старые добрые времена». Например, по предоставлениям древних ариев, «Поэты не создавали сами новых поэтических картин, а только облекали в слово те картины, принадлежащие миру богов, которых не видят простые смертные. Вдохновение дает возможность поэту владеть Божественной Речью…Из всего сказанного вытекает функция поэта как посредника между богами и людьми…Именно благодаря своему традиционному характеру искусство риши [поэты-жрецы] донесло до нас отражение крайне архаичных пластов, восходящих к общеиндоевропейскому периоду. Это… и роль слова, являющегося посредником между миром людей и миром богов (отражение индоевропейской формулы: Мысль – Слово – Дело)».[1] Такой взгляд на предназначение поэта и источник его дара с поразительной простотой и ясностью выразил Пушкин в стихотворении «Пророк».
Поэт – тот, кто получив дар слова от Бога, вдохновенно побуждает людей к исполнению Воли Божией. В этом нет ничего общего ни с экстазом, ни с дурной оккультной мистикой декадентов и рок-музыкантов. Многие настолько легкомысленны, что пытаются с помощью наркотиков или эзотерических наук «взломать двери» в горний мир, забывая, что эти двери может открыть только сам Творец мира видимого и невидимого. А незваного гостя встречают демоны тьмы в обличии Ангелов Света. Нельзя забывать слова апостола Павла: «Испытывайте духов откуда они».
Такое отношение к поэтам сохранилось в Исландии почти до наших дней. В старинных преданиях сохранились рассказы, что когда стране угрожали набегами сарацинские пираты, исландские поэты – крафтскальды одними лишь стихами, без единого выстрела пускали ко дну корабли пиратов. Конечно же, в данном случае не стихи сами по себе топили вражекские корабли; скорее всего, это была молитва в стихах, которую Господь исполнил немедленно. Имена этих легендарных поэтов и их стихи сохранила народная память.
Последний раз народ присвоил звание крафтскальда женщине – крестьянке Якобине. Произошло это так. Осенью 1953 года в Исландии должны были состояться маневры американской армии. Исландцы были возмущены. И вот накануне дня, назначенного для десанта, в газете появились стихи Якобины:
Пусть пламя народного гнева, пламя поэзии нашей
Сожжет нечестивцев следы.
«И, словно в древней саге, в ответ на ее призыв налетел стремительный, холодный вихрь, высоко взметнулись белопенные гребни волн, с яростной силой разбиваясь о скалы. На залив упал густой молочный туман. Он скрыл все мишени, расставленные американцами, и в море и на берегу. Так и не сделав ни одного выстрела, не высадив ни одного десантника, американские суда вынуждены были сделать «от ворот поворот». Народ увидел в Якобине нового крафтскальда».[2]
Один из ярчайших примеров действенности и поэтического слова – касыда «Аромат ручьбя Мулийан» выдающегося поэта Востока Рудаки. Этот рассказ интересен и тем, что историю создания очень немногих великих стихов мы знаем в таких подробностях. Это красивое предание взято нами из замечательной книги «Собрание редкостей, или Четыре беседы», написанной более 800 лет назад Низами Арузи Самарканди.
Рассказывают, что Наср ибн Ахмад был лучшей жемчужиной в ожерелье рода Саманидов[4]. Дни его власти были апогеем благоденствия этого рода, когда все потребное для величия и силы наличествовало в крайней степени изобилия: сокровищницы полны, войско боеспособно, рабы послушны. Зиму проводил он в столице Бухаре, а на лето переезжал в Самарканд или один из городов Хорасана. И вот в какой-то из годов настала очередь Герата. Сезон весны он провел в Бадгисе, а Бадгис — прекраснейшее пастбище среди пастбищ Хорасана и Ирака. Там около тысячи полноводных речек с травой, каждой из которых хватило бы на целое войско.
Когда верховые животные, вволю за весну отъевшись, вошли в тело и стали пригодными для битвы и ристалища, Наср ибн Ахмад направился в Герат. Он остановился у ворот города в местности Марги Сапид и разбил там лагерь. Время стояло весеннее. Дул прохладный ветер, и как раз поспели фрукты Малина и Каруха, подобных которым не достанешь в других местах, а если и достанешь, то не по такой дешевке.
Войско встало на отдых. Климат там был прекрасный, прохладный ветерок, изобильный хлеб, избыток фруктов и напоенный ароматом воздух, так что за весну и лето воины полностью насладились жизнью. А когда наступил михрган[5], и подоспело молодое вино[6], и расцвели королевский базилик, мята и ромашка, они по справедливости вкусили от блаженной поры молодости и отдали дань весне жизни.
Осень настала поздно, холода все еще не вступали в силу. Виноград достиг поразительной сладости. А в окрестностях Герата можно было насчитать сто двадцать сортов винограда, один слаще другого и приятнее. И среди них есть два сорта, которые нельзя найти во всей Обитаемой четверти земного круга: первый — это парнийан, а другой — калинджари: тонкокожий, с мелкой косточкой, сочный, так что в нем, казалось бы, нет и частицы земной природы. Бывает, что у калинджари одна гроздь весит пять манов и каждая ягода — драхму. Черный он, как смола, и сладкий, как сахар. И его благодаря сочности можно съесть много. И разные сорта других фруктов там самые наилучшие.
Когда эмир Наср ибн Ахмад увидел такую осень с ее фруктами, она крайне пришлась ему по душе. Тут начали распускаться нарциссы. В Малине обработали кишмиш и коринку, развесили виноград на веревках и наполнили все амбары.
Эмир со своим войском передвинулся в те два поселения, что носят названия Гуре и Дарвазе. Там они увидели дома, из которых любой был подобен высокому раю, и возле каждого дома — сад и бустан[7] с подветреннай северной стороны. Здесь они остановились на зиму. Из Сиджистана стали поступать мандарины, а из Мазандарана — апельсины, так что зиму они прожили в совершенном благоденствии.
Наступила весна. Лошадей отправили в Бадгис, а лагерь разбили в Малине, посреди двух речек. И когда снова пришло лето, эмир Наср сказал: ,,Куда нам ехать летом? Ведь лучше этого места и быть не может! Поедем осенью». А когда пришла осень, сказал: „Осень проведем в Герате и поедем». И так сезон за сезоном он все откладывал, пока не прошло четыре года, ибо то было лучшее время благоденствия Саманидов, мир процветал, государь не знал врагов, войско было покорным, а судьба — благосклонной. При всем этом люди истомились, и подступила к сердцу тоска по родине. В падишахе они не видели желания трогаться с места: в голове его — только климат Герата, а в сердце — любовь к Герату.
В разговоре он сравнивал Герат с раем и превозносил его больше, чем китайских кумиров. Они знали, что у него в мыслях и эту весну провести здесь.
Тогда начальник войска и вельможи государства пришли к устаду[8] Абу Абдаллаху Рудаки. А для падишаха среди его приближенных не было никого влиятельнее и приятнее для беседы. Сказали: ,,Мы дадим тебе пять тысяч динаров, если ты придумаешь средство, чтобы падишах сдвинулся с этой земли. Потому что сердца наши заполнила тоска по детям, и души наши готовы покинуть тело от страстного желания увидеть Бухару».
Рудаки согласился, ибо он постиг биение пульса эмира и изучил его темперамент; поэтому знал, что прозой на него не повлиять, и обратился к поэзии. Он сочинил касыду и утром, когда эмир опохмелялся, вошел к нему и сел на свое место. И когда музыканты умолкли, он взял чанг и в ладу ‘ушшак запел эту касыду[9]».
«1. Аромат ручья Мулийан[10]все доносится [до меня], милый друг на память все приходит.
2. Песок [реки] Аму при всей трудности пути [через] него шелком под ноги мне стелется.
3. Вода Джейхуна от радости [видеть] лик друга по грудь нашим буланым скакунам взмывает.
4. О Бухара, радуйся, долго живи: князь [твой], довольный тобой, возвращается!
5. [Ведь] князь — луна, а Бухара — небосвод: луне всегда по небу ходить!
6. Князь — тополь, а Бухара — плодовый сад: тополю всегда быть при плодовом саде.»[11]
Когда Рудаки дошел до этого бейта (имеется в виду бейт 6.), эмир почувствовал такое волнение, что поднялся с трона, как был без сапог, вложил ноги в стремена скакуна, приготовленного у ворот, и помчался в Бухару. Так что шальвары и сапоги почти два фарсанга везли за эмиром следом, до Буруна, и только там он надел их на ноги и ни разу не натянул поводья до самой Бухары».
[1] Т.Я. Елизаренкова. «Ригведа» - великое начало индийской литературы и культуры». В кн. «Ригведа», М., 1989 г., с. 480-481
[2] Г. Фиш. «Отшельник Атлантики», М., 1977 г., с. 417
[3] Название дано редакцией. Все последующ ие примечания также сделаны редакцией.
[4] Саманиды – иранская династия, создавшая в конце IX века в борьбе с арабскими завоевателями могучую империю, включавшую в себя территории следующих нынешних государств - Ирана, Афганистана, Таджикистана, Узбекистана и части Туркмении и Казахстана. Власть Саманидов просуществовала с 819 по 999год.
[5] Праздник урожая
[6] Кодекс чести рыцаря позволял только два занятия – войну, а когда ее нет – пиры. Саманиды считали себя наследниками славных витязей древнего Ирана – героев эпической поэмы Фирдоуси «Шахнаме». По этой причине они отвергли запрет ислама – хотя он и был государственной религией империи Саманидов – на употребление вина.
[7] Плодовый сад
[8] Мастер
[9] Касыда – стихотворение панегирического или дидактического содержания, посвященное обычно какому-либо лицу или знаменательному событию.
[10] Предместье Бухары, там раскинулись яблоневые сады; это – потомственные угодья Саманидов.
[11] Подстрочный перевод Н.Б.Кондыревой
Поделитесь им также в социальных сетях!