Места: Европейская классика, другая Европа
Смыслы: Дороги к прекрасному
Эта заметка написана по следам дневниковых записей из автомобильного похода, который мы с мужем предприняли этим летом. Для творческих людей, ценителей красоты, проводящих лето в Исландии и уставших от урбанизации, такое место подходило как нельзя лучше.
Если представить остров Исландию в форме рыбы, плывущей на восток, то Западные фьорды – её хвостовой плавник, а та часть, где хвост переходит в спину – это и есть Страндир. В 17-18 веках эти места славились могущественными колдунами. В частности, они умели заклинать ветер и топить купеческие корабли, чтоб потом поживиться выброшенными на берег товарами. В наши дни маленькие приморские городки и посёлки живут за счёт рыболовства и немудрёного турбизнеса.
Эта заметка написана по следам дневниковых записей из автомобильного похода, который мы с мужем предприняли этим летом. Для творческих людей, ценителей красоты, проводящих лето в Исландии и уставших от урбанизации, такое место подходило как нельзя лучше.
Мы разбили палатку возле небольшой бухты, среди отдельно стоящих высоких отвесных скал (по-исландски такие скалы называются „drangar“) – и стояли там лагерем несколько дней.
В мае – июле в Исландии совсем нет темноты: летней ночью небо светло настолько же, насколько зимой в пасмурный день, - и после заката солнце уже через короткое время начинает вновь золотиться на востоке.
Вокруг нас кипела жизнь: в скалах гнездились чайки-глупыши, на взморье – гаги. Изредка на волнах показывалась круглая голова приплывшего к берегу тюленя. Наша палатка стояла рядом с овечьей тропой. Как известно, овцы в Исландии всё лето ходят на вольном выпасе без пастуха (крупных хищников на острове нет, а заниматься кражей скота в наше время вряд ли придёт кому-нибудь в голову). Исландские овцы – необыкновенно красивые и самостоятельные животные, эдакие антилопы Севера; они ловко ходят по горным тропам и умеют находить съедобные водоросли н взморье во время отливов. На Западных фьордах и в близких к ним местностях есть особая разновидность овец: они считаются более проворными и более упрямыми, чем овцы «обыкновенной» исландской породы. В первый вечер мы встретили возле нашей палатки немолодую пятнистую безрогую матрону с двумя чёрными ягнятами. Овца позволила сфотографировать себя, но при попытке приблизиться к ней сурово ударила копытом по камню: «Топ! Не тронь моих детей!».
По ночам на мысу царило оживление, слышался стук и скрип шагов по гальке на взморье, - но это были уже какие-то другие овцы…
Самые известные населённые пункты в этой местности – Хоульмавик (Hólmavík) и Дрангснес (Drangsnes).
В Хоульмавике есть Музей колдовства, где экспонируются реконструированные принадлежности колдунов 17-19 вв. и колдовские книги. (Его филиал – реконструкция хижины колдуна 17 века – находится на одном отдалённом хуторе дальше вглубь фьорда).
Дрангснес может похвалиться самым, пожалуй, необычным в Исландии бассейном: возле проезжей части душевая в маленьком домике, а через дорогу – джакузи на взморье с великолепным видом на фьорд, плывущих гаг и горы.
Через три дня мы снялись с лагеря, чтобы поехать дальше по побережью. На Страндир уже второй день шёл мелкий дождь. Автомобиль бодро бежал по грязной грунтовке, сплошь покрытой выбоинами. (Показать бы эту дорогу тем, кто убеждён, будто в Европе везде идеальные шоссе!) Дорога тянулась по краю фьорда: слева гора, покрытые ярко-зелёными мхами и травами уступы, справа - крутой склон или отвесный обрыв, за которым – холодное голубое море.
Внизу на волнах гаги, вверху – глупыши и черноголовые чайки на скальных уступах, как на полках. В подоле у гор – хутора, то заброшенные, то кое-как выживающие за счёт овцеводства или туризма.
Все оттенки, все фактуры зелёного – и серые камни. Здешняя горная порода крошится так, что каменные глыбы получаются правильных геометрических форм. Отдельно стоящие скалы у берега напоминают нарочно сложенные человеком стены – иногда до такой степени, что их можно без особого труда выдавать за руины древних замков. (На самом деле сельская Исландия, веками не знавшая сословного разделения, подобного тому, какое было на континенте, и до середины ХХ века не знавшая материального достатка, может похвалиться разве что руинами полуземлянок, сооружённых из камней и дёрна. Исландцы, родившиеся в 1950-ых гг., ещё могут помнить такие землянки у своей деревенской родни. Потом вместо этих примитивных жилищ, ставших к тому времени символом позорной вековой нищеты исландского народа, на хуторах были возведены просторные бетонные дома).
Во многих местах берег был усеян серыми брёвнами, выкинутыми морскими течениями (т.н., «плавник», по-исландски – rekaviður). (ФОТО 6). В этом безлесном краю из плавника строили дома, и когда-то он считался истинным богатством Страндир, - но сейчас прекрасная просоленная морем древесина никому даром не нужна; разве что местные фермеры воткнут пару-тройку затейливых корешков в своём палисаднике для украшения…
Помимо брёвен даже в самых чистых и безлюдных бухтах всегда можно найти выкинутую морем пластмассу и пластик. Снимаясь с лагеря, мы решили немного прибраться на берегу – и насобирали целый пакет пластмассовых обломков с приливной полосы.
Фьорды извилистые, дорога длинная…
Остановка – в крошечном посёлке Дьюпавик (Djúpavík). В нём есть гостиница с рестораном (живописный красный дом архитектуры начала ХХ века, с деревянными перекрытиями) и заброшенная сельдеперерабатывающая фабрика 1930-ых гг., - а жилых домов раз-два и обчёлся, и даже продуктового магазина не видать.
Дьюпавик может претендовать на звание самого обшарпанного и самого ржавого населённого пункта во всей Исландии!
Видно, что посёлок изо всех сил пытается выжить. В гостинице устроен великолепный интерьер: разложены старинные вещицы, которых хватило бы на целый краеведческий музей, висят картины талантливых современных художников, работает иностранная молодёжь – а вот меню скудно и, как ни странно, в нём совсем нет рыбы. Очевидно, дни рыболовного промысла здесь уже сочтены; во всяком случае, рыбачьих лодок на пристани мы не заметили.
В ресторане к нам пришла знакомиться местная собака: пушистая чёрно-белая Фрейя породы бордер-колли.
Заброшенная фабрика поражает воображение. В 1930-ых гг. промысел сельди на северо-западе Исландии переживал расцвет, и здание было выстроено с размахом: несколько цехов, общежитие для работниц и т.д. Однако период процветания был недолгим. Сейчас фабрика – не только самого громадное здание во всём посёлке, но и самое ветхое: местами бетон покрошился, стены осыпались, а кое-где замшели. И тем не менее, фабрика оставалась величественной в своём запустении.
Едва уловимый запах рыбы ещё держится внутри помещений. В наименее обветшавшей части здания устроена фотовыставка; участники – в основном, иностранцы, желающие содействовать развитию Дьюпавика. Благие намерения всегда заслуживают похвалы, - но честно говоря, выставка сильно проигрывала по уровню зрелищности самому зданию, в котором проводилась!
И снова дорога по взморью, горные вершины, закрытые белыми пледами тумана. Овцы, выскакивающие на трассу. (Мать и ягнёнок часто пасутся по разные стороны обочины; когда вспугнутая проезжающим автомобилем овца бросается прочь от дороги, ягнёнок всегда бежит за ней – через асфальт наперерез движению). Перед капотом пролетают гнездящиеся в траве птицы: кулики, крачки.
У фьорда с названием Нордфьорд (Norðfjörður) грунтовка разветвлялась: вверху на горе лежала дорога, ведущая к хутору Кросснесс (Krоssness) и бассейну Кросснесслёйг (Krossnesslaug), берущему воду из местных горячих источников; внизу – короткая дорога к посёлку Нордфьорд.
Посёлок – пара домов (один многоэтажный), продмаг и гостиница для туристов с безграмотной вывеской на английском языке. Но рядом с этими унылыми строениями – отличная гавань, полная рыбачьих лодок всех моделей (в т.ч. мы видели там одну старую, ещё деревянную). Весь причал был перепачкан рыбьими потрохами, на иных лодках сушилась на перилах треска… Здесь рыболовство ещё не умерло.
По верхней дороге мы доехали до бассейна, поглядели на горячие источники, прочитали на доске информацию о том, что в 17 веке в этих местах жил знаменитый исландский естествоиспытатель Йоун Учёный (Jón Lærði). Бассейн был открытый и находился под горой, а рядом стекал из горячего источника в море тёплый ручей. Должно быть, в таком бассейне приятно купаться – но мы были по горло сыты сыростью из-за не прекращающегося мелкого дождя и были не в настроении мокнуть.
С кручи открывался завораживающий вид: тёмно-зелёно-синяя гора по ту сторону фьорда, светлая голубизна моря, и под обрывом – птицы, шхеры и травы.
Дальше Кросснесса шоссе не было, была только просёлочная дорога, заканчивающаяся у какого-то хутора на взморье.
Нам пришла пора подумать о ночлеге, но везде вдоль дороги разбивать палатки был либо запрещено, либо невозможно: ущелья, болота, покосы…
В итоге мы заночевали на поляне под вывеской «Туристическое общество Исландии» (Ferðafélag Íslands). Название этого места совершенно изгладилось у меня из памяти – это один из таких хуторов, которые можно встретить сплошь и рядом в любой части страны – хутор, приспособленный для нужд турбизнеса, который в последнее десятилетие стал одним из основных (чтобы не сказать – первым и главным) источником доходов в исландской экономике. Фермерский дом превращён в гостиницу, покос – в кэмпинг, овчарня – в кухню для походников-палаточников, в центре лужайки возвышался гриль под навесом и кран с холодной водой. Ночлег оказался дорогим и неудобным. Вокруг всю ночь раздавалось хлопанье автомобильных дверей, доносилось урчание моторов с шоссе, звучала громкая английская и немецкая речь…
Здесь необходимо сказать пару слов об исландской туристической индустрии. В последнее десятилетие она развивается стремительно во всех уголках страны, существенно потеснив такие привычные для Исландии отрасли как овцеводство и рыболовство. Однако организована она во многих местах безалаберно и в своём современном виде вряд ли будет способствовать процветанию культуры тех маленьких городков, для развития которых она там устроена. Туристам показывают горы и заливы – но ни слова не говорят об исландской культуре недавних веков: поэтах, художниках, исторических деятелях, которые жили среди этих заливов и гор – т.е., о тех личностях, которые как раз сделали Исландию Исландией…
При этом туристов в летний сезон в Исландии насчитывается гораздо больше, чем исландцев, - и порой получается, что местные жители маленьких городков на лето превращаются в подобие экспонатов, выставленных на просмотр. Мне вспоминается рассказ, прочитанный лет 10-15 назад в старом номере исландского литературного журнала. Автора рассказа я не помню за давностью лет. Сюжет был таким: у одной женщины был приятель – смотритель музея. Когда эта женщина лишилась крыши над головой, он предложил ей кров в служебном помещении на своей работе. Но она не всегда успевала укрыться в комнате, когда в просмотровый зал заходили туристические группы, - и сама не успела оглянуться, как стала чем-то вроде живого экспоната. Например, однажды она наткнулась на экскурсионную группу в то время, как шла из душа мокрая и полуголая, и экскурсовод обратил на неё внимание иностранных туристов: мол, смотрите, вот так исландцы принимают ванну! Бедной женщине пришлось смириться с ролью диковинки для зарубежных посетителей…
Впрочем, тема «Исландия и туризм» заслуживает отдельной статьи, а может, даже цикла статей или целой толстой монографии.
А пока – мы ночуем на кэмпинге, а на горном склоне над хутором белеют косматые спины, и над палатками разносится в сыром воздухе тоскливое блеянье какой-то очень пессимистичной овцы, навсегда разочаровавшейся в исландцах, в туристах и вообще в будущем.
На следующий день смотритель кэмпинга – исландец из местных – сообщил нам, что дорога на Ингоульвсфьорд и Оуфейгсфьорд (Ingólfsfjörð og Ófeigsfjörð), которую мы вчера сочли проходимой только для джипов, может быть вполне по силам обычному легковому автомобилю.
На всех Западных фьордах продолжал идти мелкий тоскливый дождь, улучшения погоды не предвиделось, и мы не могли решить, куда ехать дальше и стоит ли вообще продолжать путешествие. В конце концов мы свернули на ту самую дорогу, чтобы проверить, возможно ли и стоит ли разбивать лагерь в этих фьордах.
Дорога оказалась грязной грунтовкой, усеянной камнями средней величины. Она поднималась в гору, а по сторонам был туман, и видна была только обочина. На этих камнях мы попротили глушитель: от удара о булыжник отвалилась и потерялась придерживавшая выхлопную труду скоба. Мы решили пощадить наш старенький автомобиль и повернуть назад, тем более, что туман всё равно сводил на нет все попытки полюбоваться природой и заняться живописью. На пути с горы вниз испортились тормоза: педаль тормоза выжималась до упора без всякого эффекта. Ручник ещё работал, только его пришлось подтянуть.
Мы сами не могли решить, продолжать ли нам поездку – но за нас решил автомобиль.
Итак, мы и поехали в Боргарфьорд, где у нас была возможность спокойно поставить машину в гараж на яму: без тормозов, с одним ручником. Если разобраться, это было весьма рискованно, - с другой стороны, мы благодарили судьбу за то, что у нас приключилась только такая поломка, а не какая-нибудь катастрофа, и что мы сидели в тёплой машине (способной ехать!), под крышей, с полным багажником еды, с телефоном, с палаткой и с книжками! На сельской грунтовке, где под колёса лезут овцы и птицы, мы могли позволить себе не более 40 км/ч, - к счастью, животные вовремя убирались на обочину, ведь затормозить перед неожиданным существом на дороге мы не смогли бы. Часто приходилось ехать по извилистой грунтовке на горах вдоль фьорда со скоростью всего 20 км/ч. После езды с такой медленной скоростью я лучше понимаю исландцев старых времён, которые путешествовали по стране на лошадях! После этого догадываешься, почему Исландия была так поздно и так неверно картографирована...
Стейнгримсфьорд и Хрутафьорд невообразимо длинные…
До Боргарфьорда мы доехали в одиннадцатом часу вечера. Впрочем, позднее время не затрудняло нашу поездку, т.к. в эту пору лета по ночам всё равно светло. Напротив, ехать было даже легче, т.к. машины по пути попадались редко. Помню, мы проезжали мимо хутора Свейнстунга (Sveinstunga) в долине Нордаурдаль (Norðárdalur), отметили, какие там живописные тополя у дома, - и только тогда сообразили, что сейчас видим деревья впервые за всё наше путешествие, если не считать побитой приморскими ветрами ёлки во дворе гостиницы в Дьюпавике! На Страндир только камни и травы, изредка кусты, а лесопосадок нет.
Кстати, первых за нашу поездку коров мы тоже увидели только в Боргарфьорде: на Западных фьордах одно сплошное овцеводство, даже лошадей на пастбищах увидишь редко.
Кудрявые рощи и зелёные лавовые поля Боргарфьорда – и циклопические скалы над морским простором, какие мы видели на Страндир – всего в каких-то 250-300 км друг от друга, а переместиться из одного ландшафта в другой – всё равно что отправиться на иную планету!
И это тем более удивительно, что обе эти «планеты» находятся в пределах одного и того же не самого большого острова в Северной Атлантике!
VESTMANNAEYJAR
Этим же летом нам наконец удалось осуществить свою давнюю мечту и съездить на острова Вестманнаэйар - единственную часть Исландии, где я ещё не успела побывать.
До Хеймаэй - самого крупного и единственного обитаемого острова из всего архипелага - ходит паром «Херьоульв», плавание занимает полчаса. Паром оставляет позади южное побережье Исландии с его широкими чёрными песками вдоль моря, и с ледником Эйяфьятлайёкутль (Eyjafjallajökull) - тем самым «ледником с труднопроизносимым названием», под которым 6 лет назад произошло извержение вулкана, парализовавшее авиасообщение во всей Европе. За бортом – мелкие островки и шхеры, поднимающиеся из стального моря, на островах – сочная зелёная трава, словно глазурь на каменных тортах. На пароме полным-полно туристов-рюкзачников.
Остров Хеймаэй своими очертаниями на карте сильно напоминает Антарктиду. Возможно, это неспроста: если держать курс с этого острова прямо на юг, то до самой Антарктиды на пути не встретится никакой земли…
Единственный на острове кэмпинг находится в долине Херьоульвсдаль, которую окружают и защищают от морских ветров высокие горы. Именно здесь в начале августа проходят знаменитые на всю Исландию ежегодные музыкальные фестивали на открытом воздухе. Мы предприняли нашу поездку на неделю раньше, чтобы избежать связанной с фестивалем толчеи и суматохи. Однако подготовка к празднику в долине уже шла полным ходом: посреди кэмпинга возвышались какие-то пёстро раскрашенные конструкции, а на утёсе в отдалении виднелся штабель деревянных поддонов, предназначенных для гигантского костра – непременной части такого праздника. Утёс покрыт многолетней копотью и усеян обгорелыми ржавыми гвоздями.
К югу от горы – поля для гольфа, а за ними – взморье и вид на множество мелких островков (они так и называются – Smáeyjar – «Маленькие острова»). Их геометрически правильные очертания на фоне розового закатного неба с серпиком молодого месяца, над чёрными камнями на берегу – упоительное зрелище! От взморья вглубь острова врезается узкий длинный залив, который тянется вдоль отвесной скалы, густо населённой морскими птицами; бирюзовая вода гулко плещется под утёсами, протачивает в них круглые пещеры. (Как выяснилось позже, этот заливчик носит имя Mormonapollur – «Лужа мормонов»: в 19 веке члены этой религиозной организации проводили здесь крещения).
Высоко на горном склоне над кэмпингом пасутся овцы, живут вОроны и морские птицы: несколько видов чаек, кулики-сороки – а также тупики, обилием которых издавна славятся Вестманнаэйар. Тупика легко узнать по полёту: эти довольно толстые птицы не умеют парить, а машут крыльями мелко и часто как мотыльки. (В энциклопедиях можно прочитать, что они также гребут крыльями под водой, когда ныряют за рыбой). Их способности к полёту хватает на то, чтоб наловить рыбёшек в море и вернуться на свою скалу. Жители островов испокон веков ловили тупиков особым шестом с сеткой и употребляли их в пищу, - но в наши дни жаркое из тупика встретишь редко, а птичьи базары вызывают наибольший интерес не у охотников, а у туристов, которых возят смотреть исландскую фауну. Сама эта птичка с её забавным оранжевым клювом сейчас стала чем-то вроде неофициального символа турбизнеса в Исландии…
Остров Хеймаэй невелик, но знаменит если не на весь мир, то во всяком случае на всю Северную Атлантику: в 1973 году здесь произошло извержение, которое погребло под лавой и пеплом почти полгорода. (В туристическом проспекте, лежавшем на пароме «Херьоульв», Хеймаэй пышно именовался «Северной Помпеей»!) Некоторые улицы не удалось откопать, и они так навек и остались под чёрными кудрями лавы. За сорок с лишним лет лавовые поля поросли мхом и деревцами, - но на окраинных улицах городка кое-где из-под лавы и мха вдруг покажется изломанная бетонная балка, кусок толстой арматуры, смятой в гармошку чудовищной стихийной силой, конец трубы… Поток лавы дошёл до берега, где его удалось остановить, - и возле причалов тускло белеет полукруглая стена «съеденного» лавой старого рыборазделочного комбината… Впрочем, это поражающее воображение стихийное бедствие обошлось без жертв: все жители городка успели спастись, а местная пожарная команда придумала действенный способ останавливать потоки текущей лавы струями воды из брандспойта.
Вулкан на острове Хеймаэй носит незамысловатое название Eldfell (Эльдфетль – «Огневая гора»). На его вершину можно подняться, но подъём туда труден: все склоны покрыты осыпающимися мелкими камешками, а точнее – кусочками лавы и других вулканических выбросов всех цветов, от светло-жёлтого до чёрного, от кирпично-красного до бордового. (На фотографии такая палитра может произвести впечатление спецэффектов – но именно таков естественный цвет камней).
С вершины открывается вид на город, скалы, море и островки в нём, - но ветер там настолько сильный, что любитель красивых видов рискует улететь прочь. Извержение существенно увеличило площадь Хеймаэй (широкой полосы берега под вулканом до извержения не было и оставило по себе множество причудливых лавовых образований – но сам кратер сейчас увидеть сложно: он не наверху горы, а в долине под ней и частично засыпан.
Хеймаэй не может похвастаться большими рощами и лесопосадками, ландшафт там хоть и не пустынный, но безлесный, - однако среди лавы скрывается небольшой декоративный сад под названием Gaujulundur - «Роща Гёйи»: множество ярких цветов в ложбине между лавовыми уступами. Этот сад заложили с 1988 супруги Эрленд Стефаунсон и Гвюдфинна Оулавсдоттир (сокращённо - Элли и Гёйя), и с тех пор он радует местных жителей.
На берегу, возле порта, можно видеть остатки старинных укреплений, помнящих времена т.н. «Турецкого набега» - одного из самых драматичных событий в истории Исландии. В июле 1627 г. к южному побережью Исландии и на острова Вестманнаэйар причалили алжирские пираты (которых исландцы называли «турками»), захватили в плен и угнали в рабство более 240 человек.
Здесь же стоит деревянная церковь – точная копия одной знаменитой старинной норвежской церкви, подаренная городу в 2000 году в связи с тысячелетием принятия христианства в Исландии.
Возле порта возвышается гора Хеймаклеттюр (Heimaklettur) с деревянной лесенкой, которая тянется по отвесному склону. На горе пасутся овцы (которых туда поднимают специально), изредка мелькнёт яркая куртка туриста… Под горой – шхеры, причалы, старые рыболовные суда в доках.
За бензоколонкой в порту – птичий базар на высокой скале, напоминающий многоэтажный дом: множество мелких уступов, и на каждом – гнезда чаек, которые по-исландски называются sílamávur, а по-русски носят прозаичное название «клуша». Крики чаек напоминают скрип несмазанных механизмов – и таким образом гармонируют с этим индустриальным пейзажем в дождливый день. Если напрячь зрение, можно разглядеть в некоторых гнёздах птенцов.
Вестманнаэйар - рай для птиц
В городке есть зоологический музей „Sæheimar“ - «Морской мир» с чучелами рыб и птиц, коллекцией исландских минералов, живыми рыбами и крабами в больших аквариумах в отдельном зале… Когда мы вошли в музей, нас встретил пронзительный птичий крик. На Хеймаэй действует программа: упавших со скалы птенцов тупика полагается приносить в музей. Там им оказывают необходимую помощь, взвешивают, измеряют, выкармливают и выпускают обратно в природу. Но однажды такой принесённый тупик не смог научиться летать – и был оставлен при музее, и теперь «Морской мир» может похвастаться необычным… даже не знаю, как лучше сказать: «экспонатом» или «сотрудником»: нелетающий тупик так уверенно вышагивает на свои жёлтых лапах по залам, что сильнее всего напоминает директора музея. Кроме тупика там живёт птенец кайры: небольшой комок тёмного пуха с перепончатыми чёрными лапами и длинным клювом, умеющий издавать пронзительные звуки. Кормят птиц свежевыловленной мойвой. Кайру собираются выпустить в природу, как только она достаточно окрепнет и станет самостоятельной – но возможно, она сама захочет остаться с людьми: она совсем ручная и любит сидеть на груди у одной из сотрудниц.
Такой встречей с птицами завершилась наша поездка.
Поделитесь им также в социальных сетях!