В условиях, когда так резко столкнулось узкокорыстное отношение к искусству и эстетическое чувство, кантовский принцип «незаинтересованного суждения вкуса» был глубоко верен. Разумеется, вырванный из своего исторического контекста этот принцип позже стал использоваться в эстетических теориях неокантианского типа в его формалистическом аспекте, но у самого Канта он несёт в себе заряд подлинно гуманистической критики использования искусства как средства, а не цели.
По Канту, не только интерес к произведениям искусства должен быть свободен от голого практицизма, тем более от узкокорыстного интереса, но и само художественное творчество оказывается подлинным лишь постольку, поскольку воплощает в себе свободу как ориентацию на внутреннюю необходимость без внешнего принуждения, другими словами, является воплощением «целесообразности без цели». Сама деятельность художника подчинена внутренней необходимости и, в отличие от ремесла, осуществляется без внешнего принуждения, выступающего, в том числе, в виде заработка как цели деятельности и ее основного стимула. «Искусство отличается и от ремесла; первое называется свободным, а второе можно также назвать искусством для заработка. На первое смотрят так, как если бы оно могло оказаться (удаться) целесообразным только как игра, т.е. как занятие, которое приятно само по себе; на второе смотрят как на работу, т.е. как на занятие, которое само по себе неприятно (обременительно) и привлекает только своим результатом (например, заработком), стало быть, можно принудить к такому занятию».
Со времен позднего средневековья теоретическая мысль Европы создала множество вариантов разграничения «механических» и «свободных» искусств вплоть до самых фантастических, но лишь в эпоху капитализма принципом разграничения в кантовской концепции стала свобода от материального интереса, своего рода манифест независимости подлинного искусства от нарастающей его коммерциализации, сводящий художественное творчество до уровня «промысла», о котором позже напишет молодой Карл Маркс. Эстетическая мысль этого периода стремится сформулировать идеал подлинного художника, способного, как писал Шиллер в «Валленштейне», перенести читателя «Из повседневности мещанских дел //На более высокую арену, //Достойную великого столетья// В котором мы стремительно живем».
Враждебность буржуазного общества миру искусства, поэтическому творчеству понималась Шиллером в самом непосредственном смысле: как враждебность художественному творчеству «повседневности», являющейся для него синонимом засилья обеденных, меркантильных интересов. И потому полон подлинного гуманизма его вывод: в прологе к «Валленштейну»: «Не смеет повседневность и не должна глумиться над искусством», утверждающий не столько право художника на стремление к воплощению возвышенного идеала в своем искусстве, сколько его право на творчество в условиях засилья интересов чистогана.
Поделитесь им также в социальных сетях!
Пока никто не оставлял здесь комментариев.